several scenes from the orphanage playground

Воспитательница: Так. Он пришел — отказались родители от него. Так, иди, Наташенька. У него мама и папа есть. Не навещают. Вот в течение двух лет он находится здесь в детском доме, и никто к нему не приходил. К нему ездила наш директор, Валентина Андреевна, и они дали еще вторичный отказ, что никогда они больше к нему не придут, и навещать его не будут. Мальчик он такой спокойный, выдержанный, уравновешенный.

Славомир: Почему они его...

Воспитательница: А вы знаете что, вот их смущает рука ребенка. И говорят: «Мы не хотим видеть, потому что как только видим его руку, так у нас постоянно возникают слезы.» Вот так говорила мама. Из-за руки. А так мальчик хороший, уравновешенный, спокойный. Дружит с ребятами.

sequence of shots about Misha Balashov: Nina Grigorievna reads relinquishment of parental rights, then Misha walks with his arm stretched out, then Yakov Shepetinovsky shows him pictures of his future family and talks to him and to Raisa Efimovna

Нина Григорьевна: (читает отказ от родительских прав) У нас родился в родильном доме номер 7 — это имени Граурмана, в общем очень престижный, кстати, роддом Киевского района — сын Балашов Михаил Игоревич. Просим передать нашего сына на государственное обеспечение в связи с пороком развития. Заявление написано добровольно. Балашова Светлана Владимировна.

in the playground

Шепетиновский: Ты знаешь ведь, да, что наверно скоро уедешь в Канаду, да? к папе с мамой, да? Вот твоя мама.

Воспитательница: Смотри, Мишенька, какая красивая.

Шепетиновский: А вот папа. Да.

Воспитательница: Ты радуешься?

Шепетиновский: Ты хочешь поехать? Да? Да. У тебя там еще будут сестрички и братья. Мм? Все будет нормально. Да? Ты хочешь поехать, скажи мне?

Миша: Да.

Шепетиновский: Поедешь? Согласен, да? Ну вот, я специально приехал, чтоб тебе показать. Я думаю, что где-то в течение месяца ты уже уедешь. Это папа, мама, а вот это дом. Ты будешь в таком доме жить. Как ты? Нравится? Знаешь, сколько будешь лететь? Двенадцать часов на самолете. Не боишься? Не страшно? А скажи пожалуйста, тебе не жалко будет расставаться вот с друзьями, с воспитателями? А?

Воспитательница: Кого ты любишь здесь? Кого ты любишь?

Шепетиновский: Ну скажи.

Воспитательница: Ну из воспитателей кого ты любишь?

Миша: Ларису Палну.

Воспитательница: Ларису Павловну.

Шепетиновский: Ларису Павловну, да?

Воспитательница: А еще кого?

Миша: Сергевну.

Воспитательница: А, Александру Сергеевну. А ребят? Любишь, да?

Шепетиновский: Друзья, конечно. Он будет к ним приезжать.

Воспитательница: Будешь звонить им?

Шепетиновский: Ты знаешь, наверно и с ручкой тебе помогут там, да? Сделают протезик, и будет у тебя нормальная вторая рука.

in the playground, Yakov Shepetinovsky speaks to the camera

Шепетиновский: К сожалению, родители, которые живут здесь, в России, в Москве в частности и вообще в России, они стараются брать все-таки, усыновлять здоровых детей. А для дете вот с такой патологией — ведь это в общем-то нормальный мальчик, ну он без руки, это врожденное уродство, врожденная патология, родители от него, мать отказалась, родители, и отец есть у ребенка, они отказались от него, потому что у него врожденный дефект, порок развития. А ребенок-то разумный, так сказать, у него нет никаких ментальных проблем, и если, так сказать, семья взяла бы его здесь, я думаю, что и здесь бы смогли ему сделать протез, и это был бы, так сказать, человек нормальный в обществе, который мог бы получить образование и все. Но к сожалению, он не найдет здесь родителей.

4 августа

Yakov Shepetinovsky speaks sitting in the playground of Orphanage #46

Шепетиновский: Что ждет ребенка? Трудно сказать, как сложится семья. Вот в данном детском доме, мне представляется, у них достаточно сложная судьба и в перспективе, потому что это дети с патологией, дети с дефектами развития, с дефектами есть и лицевыми, речевыми, слуховыми. Как правило к ним в обществе так скажем у нас относятся ну не по-доброму, так скажем не по-доброму.

Шепетиновский: Я думаю, что их ждет судьба родителей, они могут стать асоциальными элементами в обществе.

Шепетиновский: Асоциальные элементы. Вы знаете, если мы походим по Москве, побродим, да, ну в таких непрестижных может быть, так скажем, районах, да, наверно, в разных районах можно это встретить... Асоциальные элементы. Это как правило люди, которые злоупотребляют ђлкоголем, которые как правило, за редким исключением не работают, которые бћльшую часть своего времени проводят на улице, у которых достаточно низкий интеллектуальный уровень или если они имели его достаточно высоким, то они деградировали и потеряли его, естественно это люди, которые не заботятся о семье, которые с детства приучают детей пить с ними алкогольные напитки. И в литературе и в прессе достаточно много примеров того, что трех-, четырех- пятилетние дети пьют с родителями. Вот это — асоциальные элементы.

Tanya Volkova speaks, sitting on a couch in her Moscow apartment

Волкова: Очень у многих не будет родителей. И не будет очень у многих родителей по той причине, что у нас есть такие мамы, которые просто убегают из, когда рожают ребенка, убегают из, как это называется, роддома, не оставляя никаких документов. И такого ребенка никогда нельзя никому отдать. Никто не имеет права его потом усыновить, потому что на него нет оформленных документов. И вот таких детей мне больше всего жалко. Или есть мамы.., которая сидит в тюрьме по много раз, она не отказывается от ребенка, а у нее несколько детей, и они должны страдать и воспитываться в детском доме, и они тоже не могут быть переданы никаким другим родителям. Таких детей очень жаль.

Слава: А почему такая мать не откажется от детей?

Таня: Очевидно, она думает о своей старости, когда нужно будет, чтобы о ней кто-то заботился. Ведь, знаете, мне в одном доме, детском доме рассказали историю, что девочка пяти лет убежала из детского дома, где замечательная совершенно директор детского дома. Я думаю, что вы тоже с ней познакомитесь. И когда ее потом нашли, ей сказали — а мать над ней издевалась, истязала ее — и когда девочку нашли, ей сказали: «Ну почему же ты убежала, разве тебе плохо у нас было? Ведь тебе же очень хорошо здесь!» Она сказала: «Мне очень хорошо, но я хотела найти свою мамочку и сказать ей — я тебя простила.» Понимаете?

4 августа

sequence of shots that introduce Alesya: she plays with a doll, then talks to Slawomir

Славомир: А ее как зовут?

Алеся: Таня.

С: А тебя?

А: Алеся.

С: А сколько тебе лет? Четыре?

А: Да.

playground: Raisa Efimovna talks to the camera

Раиса Ефимовна: Хорошая девочка, ласковая, умненькая, только очень, очень тяжело больная. Вот тоже ее привезли — она еле ходила, по лестнице ее воспитатели с прогулки, и сейчас она вот в дождливую погоду, когда, она, когда, видно, прямо синеет, воспитатели на руках ее носят на третий этаж. У нее страшный порок сердца. Сердце. Требуется очень серьезная операция.

interview with Alla Kasimova

Касимова: В родильном доме женщина родила ребенка, девочку — Комиссарову Алесю. Но в связи с тем, что у девочки были множественные пороки развития сердца, мать отказалась от нее, написав заявление об отказе от материнских прав. То есть такие дети у нас по законодательству считаются отказными, и мы их имеем право отдавать на усыновление. Ну как вот мы знаем, что Алесе уже почти пять, наверное, да, лет? или даже уже шестой пошел год, девочку никто не брал на усыновление или как у вас говорят на «адоптирование» ребенка, да? в семью, так как девочка больна, тяжело больна.

sequence of shots: Yakov reads Alesya's relinquishment-of-parental-rights papers

Шепетиновский: Мы, нижеподписавшиеся, удостоверяем, что в нашем родильном доме при городской клинической больнице номер 15, 20-го 12-го 87-го года родила гражданка Комиссарова Татьяна Николаевна девочку Комиссарову Алесю Владимировну. От ребенка отказалась, о чем имеется ее заявление. Комиссарова Татьяна Николаевна самовольно ушла из родильного дома, оставив паспорт. Нигде не прописана, не работает, в браке не состоит. Акт составлен для перевода ребенка в дом малютки.

interview with Alla Kasimova, who speaks sitting at her desk

Касимова: Наш центр был создан 3 сентября 91 года постановлением правительства Москвы, и мы в течение двух лет своей деятельности все время помнили об Алесе и старались ее устроить в семью, но в семью иностранных граждан, потому что наши москвичи и россияне не хотели ее усыновлять, ну тут очень много наверно тех причин серьезных, на основании которого девочка не усыновляется здесь, у нас, потому что предстоит огромная и большая операция на сердце.

Касимова: Мы ее устраивали, и хотели устроить в семью итальянских граждан, и у нас была подобрана уже пара, супружеская чета, которая собирались уже приехать за ней, но потом, уже проконсультировавшись с врачами там в Италии, они поняли, что они не смогут просто-напросто провести такую медицинскую работу. Устраивали и предлагали ее во все, можно сказать, страны, с кем мы работаем, сотрудничаем в области усыновления. Ну вот сейчас у нас появилась супружеская чета из Канады, которая забирает Алесю. Сейчас у нас осталась последняя стадия в оформлении документов, и мы очень рады, что Алеську у нас забирают.

Касимова: Она умная, очень хорошая девочка, но вот это заболевание сердца, которое здесь наверное не смогли врачи наши устранить, я считаю, что конечно девочку там прооперируют, и она будет нормальным человеком, полноценным человеком.

interview with Yakov Shepetinovsky, in an office

Шепетиновский: Там тяжелый порок сердца, это тетрђда Фаллћ, (tetralogy of Fallot) которую, ее хотели поначалу оперировать здесь, в Москве, в институте Бакулева, достаточно высокой,.. один из самых квалифицированных институтов по сердечно-сосудистой патологии, но все-таки шансов на то, что успешно пройдет операция, как они честно сказали, немного — где-то до 25-ти процентов они давали шансов. Поэтому мы зђнялись тем, чтобы помочь, значит, или найти спонсора, который смог бы, значит, оплатить пребывание ее в стране и операцию, в какой-либо, значит, или пойти по пути усыновления. Вот к счастью для нее такие родители нашлись.

Шепетиновский: Вот мы столкнулись с такой проблемой изначально, что правительство Канады не разрешает въезд и усыновление детей, страдающих патологией сердца, при которой нужно оперативное вмешательство. Это связано с тем, что в самой стране достаточная очередность на оперативное лечение детей и лиц, страдающих сердечно-сосудистой патологией. Но, учитывая, что родители — усыновители Комиссаровой Алеси — это, так сказать, очень приятно, что они вот такую активность проявили — их хорошая знакомая, семьи их, она доктор, который может и дала согласие прооперировать Алесю бесплатно. Вот таким образом Ассоциация обратилась в посольство, в иммиграционную службу, и они дали разрешение на то, чтобы Алеся была... проведено усыновление, удочерение, и она будет прооперирована там. Уже дается где-то 75 и выше процентов на то, что операция пройдет успешно, и девочка сможет, так сказать, дальше расти и развиваться уже в семье.

sequence of shots: caregiver brings Alesya to the playground, where Yakov Shepetinovsky talks to her and shows her the photographs, tells her she'll be operated on in Canada

Алеся: Здластвуй.

Шепетиновский: Здравствуй, здравствуй. Садись. Давай-ка вот так вот сядем. Так. Как у тебя успехи? Мм? Нормально все? Как ты себя чувствуешь? Хорошо? Одышки нет? А? Ну-ка покажи губки. Нет, губки. Вот так, не надо, не надо, вот так, нормально. О, так, вот так. Хорошо. Ты знаешь, что я тебе пришел сказать? Что ты ведь скоро поедешь к своей папе и маме. Хочешь посмотреть на свою папу и маму? Посмотри. Вот папа, вот мама. Тебе нравится?

Алеся: Да.

Шепетиновский: Да. Вот это дом, где ты будешь жить с ними. Видишь? Да? Вот это машина папина, а это машина мамина. Вот этот дом с другой стороны, видишь какой красивый дом? Вот здесь ты будешь жить, да? Вот твоя папа и мама, они нашлись. Да? В Канаде тоже. Там же, где и Миши Устинова родители, да?

— Где?

— Мм?

— Где?

— В Канаде. Вот. И тебя там будут лечить.

— Ты знаешь, где это — Канада?

— Ты знаешь, где Канада? Америка — слышала такую страну?

— Нет.

— И Америку не слышала? Ну как же так? Ну это очень далеко. Я тебе скажу так: знаешь, сколько лететь на самолете? Ты летала на самолете когда-нибудь?

— Нет.

— Нет. А в машине мы с тобой ездили, правда? Ну вот. А самолет, ну, летит в сотни, тысячи раз быстрее машины, да? Ты знаешь, сколько часов будешь лететь в Канаду? Двенадцать часов. Выдержишь?

— Да.

— А ты знаешь, что тебе предстоит операция? Да? Тебя соперирует, и у тебя вот этого не будет уже, синевы, да? Одышки не будет, да? Никто тебя на руках уже носить не будет, будешь бегать сколько захочешь.

4 августа

Нина Григорьевна: Да вы знаете, я бы все-таки хотела, чтобы наши дети оставались в России.

Слава: Почему?

НГ: Ну родное остается родным. Я сама, для меня родная земля, и мне кажется это должно быть только так. Хотя, кто знает.

Слава: Ну мне интересно услышать ваше мнение об этом.

НГ: Ну, может быть по-разному люди рассуждают, я просто... моя родина — это моя родина, мне кажется, даже земля здесь — все оно дает тепло, ну пусть не столько будет материальных благ, но все-таки это родное.

Слава: Вам жалко, когда они уезжают?

НГ: Мне жалко. Хотя в душе я понимаю, что дети там будут счастливее. Здесь их ждало бы очень плохое будущее.

Нина Григорьевна: Все мы уверены о том, что дети конечно будут очень счастливы. Дети обретут настоящие семьи. И не будут обречены на это вот ущемление с детства до старости. Их там... вот я уверена, они будут полноправными членами семьи. И сначала как дети, и когда уже будут взрослыми.

Нина Григорьевна: У каждого человека есть своя родина, своя земля. Я считаю, что вот эта связь, она естественная, и человек все-таки должен жить там, где он родился. Мое мнение, такое внутреннее.

Славомир: Что случится, если он будет жить не там, где он родился?

НГ: Ну я не жила нигде, но мне кажется это нарушается какое-то естественное, ну слияние, что ли, с землей.

Слава: Откуда приходят дети в детский дом? Как они становятся сиротами?

Нина Григорьевна: Сиротами? Отказываются в домах... в роддомах. Прямо пишут отказ. Лишают родительских прав, если там родители ведут аморальный образ жизни. Некоторые поступают вообще с вокзалов, брошены на скамеечках.

Прочитайте нам какой-нибудь из документов, с которыми к вам поступают сироты.

Нина Григорьевна: Так, справка. Родители девочки-подкидыша, найденной 4-го 3-го 88-го года на улице Первая Бћевская не найдены и не установлены. Начальник 101-го отделения милиции города Москвы.

Нина Григорьевна: Вы знаете, я думаю, что это чисто, такое истинно человеческое чувство, что вот сейчас в России сложно, и вот помочь чем могут, потому что ведь берут не родители, не имеющие детей, а берут семьи, где есть уже дети — и вот искренний вот порыв души, сердца, я только отношу это так. И я видела этих людей — там ничего другого быть не может. Именно помочь и дать возможность человеку вырасти полноценным, полноправным человеком. Помочь.

Нина Григорьевна: Мотивы там... бездетные, как правило. Как правило, бездетные. Я вот в своей практике не сталкивалась с тем, чтобы приходили и брали ребенка на усыновление в ту семью, где есть уже дети.

2 августа

Alla Kasimova speaks sitting at her desk

Касимова: На иностранное усыновление мы отдаем только больных детей, имеющих физические и другие какие-то медицинские патологии. Почему мы отдаем только больных детей на иностранное усыновление? У нас огромное количество желающих — наших москвичей и россиян, которые хотят усыновить детей в свои семьи, но усыновляются в наши семьи только здоровые дети. Это и наверное естественно, потому что каждый родитель хочет иметь здорового ребенка. Ну а те дети, которые уже не усыновляются здесь у нас из-за своей патологии — там, без руки, без ноги, заячья губа или внутренняя патология — отсутствие почки там одной или сердечные вот такие вот проблемы, то таких детей мы стараемся устроить в семьи иностранных граждан. И к нашему счастью мы огромное количество детей передали в семьи иностранных граждан. Тех детей, которые наверно никогда бы здесь не были усыновлены и наверное всю свою жизнь они бы провели до совершеннолетия в детском доме, в доме ребенка.

Касимова: Мы работаем на основании действующего законодательства, которое у нас было принято еще в 54-ом году. Ну были какие-то изменения и дополнения в это законодательство, но таких кардинальных изменений, а тем более по вопросам усыновления, у нас не было. В течение где-то последних двух лет остро встал вопрос международного усыновления, то есть пошел наплыв иностранных граждан в Россию за детьми, и тут наше правительство сочло нужным, и в какой-то степени это правильно, 18 декабря 92 года прќняв постановление Верховного Совета о том, что на иностранное усыновление могут отдаваться дети-россияне, но только в исключительных случаях, когда здоровье, состояние здоровья ребенка не терпит отлагательств — то есть это больных детей.

Касимова: Вы наверное слышали, какая идет негативная пресса по вопросу международного усыновления, когда пишется о том, что якобы детей усыновляют только для того, чтобы или перепродать или для трансплантации органов, то естественно мы тут вынуждены ставить условие перед агентствами, что они в течение этих 2 лет будут наблюдать за этим ребенком, которого они у нас забрали, а наблюдать это не то что пришли и ушли, это постоянные визиты в семью, это постоянные отчеты в наш Центр о состоянии здоровья ребенка, потому что мы отдаем действительно больных детей. Фотографии детей нам присылаются и раз в году агентство обязано пригласить работника сиротского учреждения, откуда был взят ребенок, на обследование условий проживания ребенка. И вот в течение уже вот последнего времени у нас выезжали главные врачи в Америку в агентство Крэдл оф хоуп, в агенство в Бостон, и видели наших детей, которых мы отдали на усыновление, и нам очень радостно, что они находятся действительно в тех семьях, куда мы их отдали. Их никуда не продали, их не... не то что там какие-то органы вырезали, а наоборот сделали полноценными людьми общества, и они не чувствуют уже себя больными детьми, потому что сколько у нас было усыновлено детей с заячьей губой и волчьей пастью, и сейчас если увидеть фотографии, когда ребенка забирали и каким он стал, это мы просто не узнаем своих детей.

Касимова: У нас очень хорошие эти учреждения, все удивляются, в каком состоянии они у нас содержатся, то есть для детей там создано всё, и они получают всё в этом учреждении, но какой бы золотой клетка ни была, она остается клеткой. Ребенку конечно нужны индивидуальная ласка матери, индивидуальный отец, который все время будет постоянно с ним, то есть счастье то, которое ребенок должен получить в своем вот таком возрасте.

Касимова: У нас по нашему законодательству, по нашему законодательству, раньше, 3 года тому назад, мы не могли отдать больного ребенка на усыновление вообще, то есть на усыновление отдавались только здоровые дети.

Слава: Ни в России, ни за границу?

Касимова: Ни в России, ни за границу. Мы отдавали только здоровых детей. 3 года назад у нас была принята инструкция двумя министерствами, Министерством просвещения — РСФСР тогда — и Министерством здравоохранения РСФСР, которая уже дала право такое, что на усыновление могут отдаваться как больные дети, так и здоровые дети, но при условии, что родители будут поставлены в известность о заболевании ребенка и родители решают, взять ли им такого ребенка с таким заболеванием, или не брать.

Касимова: Тайна усыновления у нас существует, разглашение тайны усыновления у нас карается законом. У нас есть статья в уголовном законодательстве. Поэтому сложная, самая сложная работа это у нас когда усыновляются дети грудного возраста, двухнедельные дети, вот такие. То есть у нас, если у вас это не существует, и вот они привезли ребенка из Москвы усыновленного, и все соседи знают и все знают, что ребенок «адоптированный» из России, и отношение у них там хорошее, потому что знают, что ребенок усыновлен, то у нас этого нет. У нас это очень очень сильно скрывается в тайне, наверно потому что у нас общество еще не готово к такому знаете свободному воспитанию. Когда ребенок усыновлен, и если кто-то узнает, то это не принесет счастья этим людям, которые усыновили ребенка. Не принесет.

Касимова: По нашему законодательству предусмотрено изменение, при усыновлении, изменение фамилии, имени и отчества ребенка. Также можно изменить дату рождения и место рождения ребенка с целью сохранения тайны усыновления, с целью сохранения тайны усыновления. И у нас почти все родители, которые усыновляют, они меняют дату рождения и место рождения.

Касимова: Вы знаете, в моей практике было, конечно, были эти случаи, когда родители сами говорили о том, что ребенок усыновлен, но говорили уже тогда, когда ребенок был в старшем, в таком большом уже возрасте, лет 20 ему уже, 25, и родители это говорят, потому что считают, что если не сказали, то тоже большой грех.

Касимова: Здесь огромное количество юридических вопросов, которые решаются непосредственно здесь. А потом вы же понимаете, каждый случай имеет свою окраску, и закон-то у нас неумолим. Поэтому мы должны сделать так, чтобы не нарушили закон, а за законом естественно стоит судьба ребенка, и если нарушили закон, сделали так, что ребенок не мог уйти на усыновление, а мы его отдали, и через года 2-3 мать, которая ну по каким-то причинам оставила ребенка, она имеет право подать в суд, и тогда если неправильно оформлены юридические документы, то естественно ребенка могут изъять и отменить распоряжение об усыновлении, и ребенка передать матери. А тут, естественно, трагедия двойная для ребенка и для тех людей, которые усыновили.

Karmanov stands in a little park in a Moscow street and speaks to the camera

Карманов: К сожалению исторически так уж сложилось, что почему-то в нашем обществе российском стало принято усыновлять ребенка и говорить, что он мой, родной. Создђлась целая законодательная такая нормативная база, которая позволяет и сохраняет эту тайну усыновления. То, чего по существу в западных странах нет. Там ребенка берут на усыновление, и вот он рядом, и все знают, что мистер Смит взял ребенка на усыновление. Мистер Смит получает дополнительное уважение от общества. Ребенок вырастает, понимая, что он не родной, но он видит, что независимо от того, что он не родной, он не получает совершенно какой-то дополнительной, может быть, ни блага, ни горя. Он воспитывается на равных условиях со своими названными братьями и сестрами.

Карманов: Ну представьте себе: пара, муж и жена, усыновляют ребенка. Может процес иногда проиходить так, и это предусмотрено, кстати, законом, когда женщина начинает симулировать беременность. Она для соседей своих по дому, или по работе дл своих коллег, она говорит: «Я начинаю ждать ребенка». Ну и все вместе с ней точно так же ждут ребенка. В положенное время она якобы идет в родильный дом, якобы рожать, но она не рожает, а просто получает ребенка. И приходит, говорит как будто «это мой».

Карманов: Прошло — а так бывает и я знаю такие случаи — допустим 15-17 лет, и каким-то образом ребенок, до этого знавший, что он родной, вдруг узнает, что он не родной. Это огромный стресс. Я бы не пожелал ни одному человеку, тем более подростку с неокрепшей психикой, делать такие открытия. Это ломается сразу вся семья.

Карманов: Очень часто, к сожалению, вот такие усыновленные дети, не имею.., сохраняющие тайну усыновления, они в силу тех или иных, допустим педагогической какой-то... несовершенства родителей, ну не воспитываются такими, будем говорить, добропорядочными гражданами. И родители уже начинают на этого ребенка смотреть и говорить: «Ага, вот он у нас не родной, он у нас непослушный, он у нас хулиганистый, это виноваты его гены.» Они не на себя смотрят, что они не сумели его воспитать. Они начинают ссылаться на те гены, на ту кровь, которая якобы привнеслась сюда.

Карманов: Очень часто соседи на третий, на четвертый год всё-таки каким-то образом узнают, что ребенок не родной, ребенок усыновленный, и как всякая тайна, она чешется, она заставляет лишний раз появляться какому-то ажиотажу, ненужному какому-то вниманию, и это тоже начинает сказываться на микроклимат этой семьи, и очень часто родителям приходится даже уезжать из этого дома, в другой город, в другое место, чтобы сохранить эту тайну. Тайна, я думаю, для ребенка, которого усыновляют, она не нужна. Она чаще всего нужна взрослому.

Карманов: Ребенок должен знать. Ведь сейчас, когда мы скрываем тайну усыновления, ведь мы по существу манипулируем человеком, человеком, у которого еще не сформулировалось [he really means сформировђлось] сознание. Если мы говорим о правах человека, но ведь и в два, и в три, и в год, это человек, и его права надо свято соблюдать.

Karmanov stands in a little park in a Moscow street and speaks to the camera

Карманов: У нас в России очень большие очереди на усыновление. Люди иногда ждут возможности усыновить ребенка годами, 2, 3, 4 года иногда. Но надо иметь в виду, что это ожидание связано и с одной стороны с характером тех людей, которые собираются усыновить ребенка, а с другой стороны и с состоянием тех детей, которых собираются усыновить. Начнем с детей. В России дети, оставшиеся без попечения родителей, это как правило дети, в большинстве своем, дети из асоциальных семей. Я имею в виду здесь несложившиеся отношения родителей с окружением, с правопорядком, с нормами нравственности. Очень многие из них грешат тягой к спиртному или к какому-то другому образу жизни. И очень часто у них появляются дети ослабленные, отягчённые пороками этих родителей. Они рождаются примерно процентов на 80, на 90 уже больными. А люди, которые ждут ребенка и хотят усыновить, в раннем особенно возрасте, они, естественно очень часто ждут ребенка здоровенького, без дурной наследственности, без различного рода отклонений. Ну и бывает очень часто что они ждут ребенка, который бы чем-то напоминал их самих, был похож. Цветом глаз, волос, может быть даже какими-то другими показателями — носик, глазки, губки. Это не всегда получается. И поэтому они ждут.

Карманов: Вот те очереди, которые стоят и очень долго ждут ребенка на усыновление, если посмотреть на них, на мой взгляд эти люди, ожидая по два, по три, по четыре года ребенка, они очень часто ждут этого ребенка для того, чтобы сделать себе хорошо — не ребенку несчастному, а себе. У них нету ребенка в семье — по тем или иным причинам. И они считают, что если у них появится приемный ребенок, то микроклимат в семье улучшится. Значит они думают о себе, о взрослом. С другой стороны бывают такие случаи, когда судьба в той или иной семье забирает ребенка. Ребенок погибает. Они усыновляют другого. И очень часто — я с этим сам сталкивался — ребенок, пришедший взамен ушедшего, в семью, он становится каким-то постоянным эталоном, на который родители смотрят. «А вот наш, родной, был бы не такой.» И этот ребенок иногда оказывается в очень, очень тяжелом психологическом климате, нравственном плохом очень климате. Он не понимает, в чем он виноват, в чем он провинился. А родители на него смотрят, они сравнивают с умершим или с погибшим ребенком, и очень сильно сожалеют, и не желая того сами, они очень часто этому ребенку делают больно.

Карманов: Сначала они попадают в дом малютки, где находятся от 0 до 3 лет, потом они попадают в дошкольный дом ребенка, это от 3 до 7 лет, потом они переходят в детский дом, от 7, предположим, до 12 лет или в интернат сразу попадают, где до 15, до 17 лет находятся.

Карманов: Больше всего, конечно, хотят получить ребенка одного, двух, трех, четырех месяцев — до года по крайней мере. Уже количество желающих усыновить ребенка от года до двух — меньше, от двух до трех — еще меньше, до пяти — меньше, а после пяти практически никакой очереди нет. Потому что опять считается, и не совсем правильно, что вообще ребенка надо брать вот с такого возраста, раннего, и тогда все возможности, условия для того, чтобы сделать из него человека. Но ведь это не так, мы знаем это отлично.

Карманов: Из 100 детей у нас примерно 2-3, ну максимум 4 ребенка — это дети, от которых родители отказались при рождении, то есть это минимальное количество. Основное количество — это примерно 40-50 детей из этих 100, это те дети, родители которых были лишены родительских прав за те или иные асоциальные действия или явления. И те дети, которые уже сегодня имеют возраст 4, 5, 12, иногда даже 15 лет, и которые несут в своем организме, в своем воспитании уже те пороки, которые имели их родители. И которые — о чем я говорил — уже таким интересом людей, стоящих в очереди на усыновление, не пользуются и не относятся. И наконец оставшиеся там 50 — это как правило либо больные родители, которые не в состоянии сами воспитывать детей и которые очень часто тоже передают по наследству те или иные заболевания, особенно душевные, умственные заболевания. Ну и какая-то определенная часть детей, родители которых сегодня находятся в местах заключения, примерно 20-30 из ста. Но эти же родители после освобождения возвращаются, и они имеют право претендовать на возвращение ребенка в свою семью, то есть этот ребенок не может быть усыновлен или удочерен.

Карманов: На Западе давным-давно уже люди если хотели, то усыновляли детей из других стран. Голландцы, предположим, могли из Юго-Восточной Азии брать детей, могли брать детей из развивающихся стран Африки, и никто вообще никогда не задавал никаких вопросов в этом плане. И вот эта наконец волна коснулась и России, когда западные граждане проявили интерес к детям-сиротам России и предложили, что мы готовы взять этих детей в свою семью на любых условиях. Либо это может быть усыновление, adoption, либо это может быть просто опекунство, попечительство, foster care называется у вас, по-моему.

Карманов: Поскольку у нас 80% детей в детских домах и школах-интернатах — это дети больные и дети, имеющие достаточно крупные пороки не только умственного развития, но и целый букет физических недостатков, то и сказали, что раз они не пользуются у наших усыновителей вот этим интересом, то мы разрешаем их отдавать на усыновление на Запад.

Карманов: Когда этот процесс нђчался, началќсь дебаты. Разного плана. Одни говорили: «Как же так, мы будем наших детей отдавать на Запад? Не ломаем ли мы наш генофонд, и вообще насколько это нравственно и насколько это прилично перед глазами истории?» Я думаю, что здесь не следует обращать внимание очень сильно на эту сторону разговоров по одной простой причине — потому что если мы выходим — Россия — на уровень демократических таких государств, нам уже надо с одной стороны больше уже говорить и понимать не только умом, но и душой, и сердцем, такое понятие как гражданин мира. А с другой стороны надо подумать о другом. О том, что дети, имеющие те или иные отклонения в развитии, дети, имеющие те или иные недостатки физического и умственного состояния, они в семье все равно развиваются гораздо лучше. И если наши российские семьи сегодня не в состоянии взять пока этих детей, а есть другие страны, есть другие семьи, которые могут создать необходимые медицинские, психологические, просто-напросто такую мягкую, вкусную заботу, я бы... душевную, сердечную ауру и тем самым ребенка адаптировать к обычной, социальной, нормальной жизни, мне кажется, здесь не следует мешать и не надо думать о последствиях.

Карманов: Я бы показал им наших российских ребят, восемнадцать-двадцать лет, которые, которых не усыновили ни на Запад, ни в России, нигде, они остались здесь, а потом бы привез здесь в Можайск, здесь есть тюрьма такая для несовершеннолетних, и показал бы: вот что лучше — жить в России, жить в тюрьме или, допустим, жить на Западе в семье, где ребенок развивается как нормальный совершенно человек?

Карманов: К сожалению, заметный. Я сейчас не располагаю этой статистикой, но то, что достаточно большое количество подростков попадает в тюрьму, это точно. Потому что они не имеют того нужного социального опыта самостоятельной жизни. И если выпускник интерната выходит в такую, в обычную жизнь, он, если встретится с добрым, хорошим человеком, он может, как хорошее дерево, дальше расти, развиваться и плодоносить. А если он натолкнется на плохого человека? И вот он, этот плохой взрослый человек может его привести на скамью подсудимых, девочку может привести на панель. У нас в Москве сейчас наверно около 300 несовершеннолетних выпускников детских домов — девочек, которые уже имеют детей и не имеют мужа. Они же тоже сейчас мучаются. Они своих детей уже не отдают в детский дом, они их воспитывают, но на что? У них мало денег, у них нет никакой профессии, у них есть целый ряд проблем.